Русская меднолитая иконка спаса нерукотворного

Русская меднолитая иконка спаса нерукотворного

Летом 2010 г. близ дер. Ершовка, неподалеку от известных археологам Горок и Силькова Перемышльского района Калужской области, была обнаружена миниатюрная металлическая иконка округлой формы диаметром 1,5 см, по высоте не превышающая 2,0 см (рис. 1). Изделие отлито из медного сплава в односторонней литейной форме, дополнительно обработано резцом и частично позолочено. Большую часть плоскости лицевой стороны образка занимает окруженная нимбом с крестовидным делением голова Христа, ниже которой виден дугообразный, с широкой орнаментальной полосой край плата. Обрамление в виде узкого рельефного бортика; вверху находится ушко для шнура шириной около 0,5 см. Эта деталь и позволяет определить находку как привеску-иконку.

На редкость описанного предмета указывает его отсутствие среди русских литых наперсных икон, а также складней с изображением Спаса Нерукотворного, известных исследователям (1). Нет его и в числе разнообразных средневековых привесок-иконок с различными сюжетами (2). Их изготовление прослеживается с 11 в. по 15 в. Предпочтение отдается круглой или овальной форме. Изображения иногда заметно схематизированы. Исключение составляют воспроизведения в медном литье каменной резьбы, как в калужской находке, датируемой 14 в. (3).

Рассматриваемое изделие как предмет художественного ремесла заслуживает пристального внимания по причине своей исключительности, обусловленной, прежде всего, особенностью иконографии. Изображения Спаса Нерукотворного весьма многочисленны, и, естественно, представлены разными иконографическими изводами. Меднолитой образок должен восходить к одному из них, представляя его пластическую реплику, возможно, с некоторыми упрощениями.

Происхождение образа Спаса Нерукотворного, исторически связанного с Эдессой и перенесенного в 944 г. в Константинополь, освещено в специальной литературе (4). Из Византии Нерукотворный образ Христа был усвоен искусством Древней Руси (5). Оттуда же, как известно, во второй половине 14 в. митрополитом Алексием был привезен греческий иконный список, ставший главной святыней московского Спасо-Андроникова монастыря (6). Абрис головы здесь несколько иной, чем в более ранних произведениях, борода на конце не раздвоена, пряди длинных волос имеют волнистые очертания. Казалось бы, именно эту икону надо рассматривать как образец для мастера, выполнившего меднолитую привеску-иконку, о которой идет речь. Конечно, необходимо принять во внимание, что при столь миниатюрном воспроизведении различные детали с изо6ражением Спаса Нерукотворного. Оригинала невозможно передать в полном соответствии с ним. Поэтому, может быть, и не надо придавать решающего значения более широкому овалу лица и своеобразной моделировке прядей волос в виде круглых углублений, более уместных как декоративный элемент. Но борода раздвоена на конце, как и концы прядей волос, а это признаки более раннего иконографического типа, прослеживаемого в произведениях 12-14 вв. (7). На рубеже 15—16 вв. он снова становится популярным, и свидетельством этого, в частности, можно признать его присутствие в выполненных Дионисием в 1502—1503 гг. фресках Рождественского собора Ферапонтова монастыря (8). Стоит также обратить внимание на резкие расширения концов вписанного в нимб креста с традиционными греческими буквенными обозначениями, заметно выделяющегося на золотом фоне. Это свойство сравнительно редких русских икон, таких как двухсторонняя новгородская последней четверти 12 в., ростовская рубежа 13 — 14 вв. (расширения едва намечены), ряд икон третьей четверти — конца 14 в. (9). В поздних произведениях отмеченная деталь исчезает либо оказывается намеченной легким контуром (10).

Сколь ни желанным было бы представить рассматриваемую привеску-иконку как евлогию, непосредственно связанную с определенной прославленной иконой Спаса Нерукотворного, от этого намерения приходится отказаться по вполне объективным причинам. Однако вынужденный отказ нельзя понимать как отрицание вполне вероятного факта, пока остающегося загадкой. Ведь это могла быть и не сохранившаяся икона, когда-то вполне узнаваемая по уже отмеченным иконографическим особенностям, не встречающимся в других случаях. В этом убеждает разнообразие известных икон, причем выполненных в течение лишь одного столетия. По-видимому, ремесленник все-таки вполне следовал живописному образцу, если только он не был ориентирован на совершенно иной иконографический источник.

Для ранней эпохи иконографии Спаса Нерукотворного, включая 12—13 вв., характерно помещение Образа на плате, как бы гладко растянутом в одной плоскости и часто украшенном бахромой. В 14—15 вв. в балканских росписях появляется новый тип Убруса с ликом Христа на подвешенном плате, собранном в складки, с приподнятыми верхними углами, что известно уже со второй половины 13 в. При этом центральная часть плата образует овал, отделенный от боковых концов узкими перехватами (11). Незначительная по размерам поверхность данной привески-иконки не позволяет заключить, натянут ли плат или собран по сторонам в складки, но при этом косвенно склоняет к последнему предположению благодаря округленному нижнему концу плата, украшенного широкой каймой. Подобное очертание могло появиться только при провисшей средней части ткани, верхние углы которой недалеко отстоят друг от друга.

Наряду с хранившимся в Константинополе до 1204 г. образом Спаса Нерукотворного (Мандилионом), привезенным из Эдессы, на Западе в 13 в. становится известным и даже более популярным плат Вероники, уже при папе Гонории III (1216—1227) выставляемый для поклонения верующих, а с 14 в. прославленный знаменитыми гимнами (12). По легенде, внесенной в «Книгу церковных законов» Джералда Уэлсского (около 1215 г.), «другой образ в Риме называется но имени одной матроны Вероники, она взяла свой пеплум и прижала его к лицу Господа. Там остался отпечаток лица, как изображение Господа. Этот образ также содержится в чести, и никто не может его видеть, так как он находится будто бы за платами, которые перед ним висят. Некоторые говорят, что Вероника обозначает в игре слов также истинную икону» (13). Первоначальный вид этого изображения распространялся в бесчисленных евлогиях, амулетах и списках. В женском монастыре Винхаузен позади алтаря обнаружены пробы серийной продукции размером 7,8x4,2 см. На списках была надпись: «Точная копия святого лика нашего Господа» (14). С 14 в. «Вероника» включается в каталог орудий Страстей. X. Бельтинг заключает: «Все серийные репродукции одинаково показывают «Веронику» как архаично простой фронтальный образ — голова и волосы. Выдержанная в темном тоне, она также выглядит на удивление похожей на изображение плата Авгаря. Нужно было его взять лишь как образец и перенести на плат, то есть еще раз употребить существующую идею, чтобы в итоге получить новую реликвию — причем не следует думать, что так объясняется ее фактическое возникновение» (15).

Появляются также изображения легендарной Вероники, держащей плат в распростертых руках, подобно римским прелатам, призывая этим жестом к почитанию образа. История этого иконографического варианта начинается около 1400 г., когда «мастер св. Вероники», художник из Кёльна, выполнил свое произведение. Эта иконографическая схема позже тиражируется в немецкой гравюре, притом в различных вариантах, свидетельствующих о ее переосмыслении. Можно указать, в частности, на произведение Мартина Шонгауэра (ок. 1450 — 1491), отличающееся большой художественной выразительностью (16) (рис. 2). В конце 15 в. оно послужило образцом для рельефа (17), в резьбе которого несколько иначе трактованы изображения (рис. 3). Неизвестный мастер из Аугсбурга, связанный с мастерской Ханса Бемлера, около 1475 г. выполнил гравюру на дереве с изображением св. Вероники, держащей плат с ликом Христа в терновом венце (18) (рис.4). В православной среде данная иконографическая схема была трактован совершенно иначе, как Авгаров убрус, судя по ксилографии из числа украсивших «Сборник», напечатанный Виченцем Вуковичем в Венеции в 1547 г. (19). Здесь изображен сам Христос, держащий перед собой плат с отпечатком своего лика (рис. 5).

Проявившийся в 15 в. в западноевропейском искусстве интерес к подлинному облику Христа, как известно, нашел также иное свое выражение (20). Это изображение лица в профиль, неприемлемое для православного иконописания. Неизвестны и примеры проникновения в него схемы, отличающей изображение св. Вероники с платом, композиционно оформившееся ко второй половине того же 15 в., но реплики все же могли быть. Одной из них можно считать публикуемую находку, художественная характеристика которой указывает на выполнение на рубеже 15—16 вв., а отмеченная деталь плата определенно свидетельствует об иконографическом источнике. При современном представлении о русском художественном ремесле данного периода изделие трудно связать с продукцией определенной мастерской. Но можно быть уверенным в том, что речь идет не о столичной продукции, в основном серийной и ориентированной на воспроизведение известных образцов. Не исключена и индивидуальная деятельность мастера-литейщика, выполнявшего конкретные заказы. Общий характер привески-иконки в то же время делает маловероятным предположение о ее иноземном происхождении.

Между тем местность, где обнаружена находка, до 1494 г. входила в состав Великого княжества Литовского. В этом регионе преобладало православное население, но о ею духовной культуре указанного времени почти ничего неизвестно. Произведения сакрального искусства 15—16 вв. не сохранились, за исключением отдельных образцов металлопластики, обнаруженных главным образом в окрестностях Воротынска. Принципиально в тогдашних политических условиях в пределах Перемышльского княжества вполне возможно появление подобных ремесленных изделий, отражавших проникновение в русскую среду западных элементов. В этом плане публикуемую находку трудно переоценить, хотя она и воспринимается несколько изолированно от той среды, которой обязана своим возникновением. Ее уникальность, по крайней мере, оправдывает проявленный к ней интерес, а пластические достоинства обеспечивают место среди ремесленной продукции сложной эпохи, художественное наследие которой в основном остается малоизвестным.

Привеска-иконка с изображением Спаса Нерукотворного принадлежит к числу предметов личного благочестия, особенно трудных для изучения. Обычно они почти не упоминаются в исторических источниках, подвержены миграции, легко утрачиваются. Публикуемое изделие, по-видимому, было утеряно, причем довольно давно; поверхность рельефа обнаруживает признаки длительного пребывания в земле, сказавшиеся в окислении металла и частичной утрате позолоты. Однако и в таком виде произведение способно рассказать больше, чем может представиться на первый взгляд.

Примечания

1. Спас Нерукотворный в русской иконе. Авт-сост. Л.М. Евсеева, А.М. Лидов, Н.Н. Чугреева. М., 2006. С. 384-395.
2. Седова М.В. О двух типах привесок-иконок Северо-Восточной Руси // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 191-194; Она же. Нательные иконки с изображением св. Георгия Ростово-Суздальской Руси (XI—XIII вв.) // Г.К. Вагнер — ученый, художник, человек. М., 2006, С. 241—251; Она же. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X—XV вв.). М., 1981. С. 62—65; Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода. Художественный металл XI—XV вв. М., 1996. С. 405-411.
3. Пуцко В.Г. О двух образцах русской металло-пластики XIV в. // Тверь, Тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. Вып. 4. Тверь, 2002. С. 304-307. Рис. 1, 2.
4. Weitzmann К. The Mandylion and Constan-tine Porphyrogen netos // Carriers archeo-logiques. Vol. XI. Paris, 1960. P. 163-184.
5. Евсеева Л.М. Спас Нерукотворный. Иконы XII—XVI вв. // Спас Нерукотворный в русской иконе. М., 2006. С. 42-60.
6. Там же. С. 61-81.
7. Там же. Илл. 23, 24. Кат. № 1-9.
8. Там же. С. 116-117. Кат. № 16-19.
9. Там же. Кат. №1,3, 5-9.
10. Там же. Кат. № 38, 39 (середина XVII в.).
11. Грабар АН. Нерукотворный Спас Ланского собора. Прага, 1930. С. 16.

В.Г. Пуцко / Родная старина №2, 2011