Колечко с брюликом
Колечко с брюликом
Я с детства помнила этот скромный гипсовый бюстик Есенина, стоявший среди многих подобных в коллекции моего отца... Мой папа был истово влюблен в творчество русского хулигана и собирал самые малые крохи, которые всплывали в советские времена по его теме, будь то вырезки из газет или комментарии, пусть и не самые добрые. Он мог подолгу читать на память «Анну Онегину» или ранние стихи. До сих пор помню поднятые к небу глаза и самозабвенно декламирующий голос отца. Наша семья была не самой бедной в доме, где жили сплошь бывшие деревенские соседи, скопом переселенные туда вскоре после основания маленького подмосковного поселка. Все знали всех, все помогали друг другу, не спрашивая мзды. Часто двери просто не запирали, и все ходили ко всем в гости. Мама по воскресеньям пекла пироги, а соседки запросто, без приглашения, заходили выпить чайку. Нельзя нас было назвать и богатыми. Я помню, как частенько маме приходилось перехватывать денежку до получки у своих подруг.
Папа имел не самый малый чин в фельдъегерской службе, работал в-Москве сутки-трое, за что ценился у безмужних соседок, то и дело звавших его помочь в свободное время с ремонтом. Каждый раз он привозил с работы портфель, плотненько набитый вкусностями из «сорокового» гастронома. Иногда мне доставались новенькие туфельки или набор карандашей, какого не было у подруг. И совершенно точно в портфеле можно было найти хоть что-то, связанное с Есениным, — газету со статьей про него, детскую книжку со стихами, бюстик, значок или портрет. Папа переплетал в книги журнальные статьи, наклеивал открытки в альбомы, складывал в конвертики марки и спичечные этикетки, инкрустировал шпоном и резал портреты из дерева. Среди обычных вещей изредка попадались и редкие экспонаты — открытки с автографами или прижизненные издания. Папу не раз приглашали читать лекции о Есенине, чем он безумно гордился.
Я помню время, когда родители тихонько шептались в спальне, не посвящая в свои разговоры меня, своенравную толстую девчонку с короткой «мальчуковой» стрижкой, вытворявшую, что вздумается, не имеющую никаких резонов и таскавшуюся днями напролет по поселку с перочинным ножиком в кармане джинсовых шортов. Постановка вопроса возмущала меня, но родители упорно не желали посвящать малявку в семейные тайны. Краем уха я зацепила, что обсуждается вопрос с вложением крупной суммы. Папа никогда не озвучивал, с чем связана его работа, но как-то ночью я подслушала его жалобы матери на то, что пришлось возить куда-то ящик с отрезанной головой. Иногда в моей любимой вазочке торчали дикие тюльпаны с Байконура... Чем он занимался? До сих пор не говорит, и вряд ли я когда-нибудь уже это узнаю.
Прошло время, история забылась. Я выросла, отрастила волосы, сменила ножик в кармане на газовый баллончик, окончила институт, вышла замуж, обзавелась детьми — жизнь покатилась по стандартной колее. Родители старели, слегла и умерла мама, тяжело проболев несколько лет. Отец ухаживал за ней, а когда остался один, стал потихоньку сходить с ума. На мои плечи легли заботы о детях, папе, даче, квартире.
Папуля стал видеть вокруг себя незнакомых людей, разговаривать с умершими, прятать еду под матрац. Лекарства, которые назначил врач, чуть не убили его. Я прекратила пичкать старика таблетками и нашла украинскую семью, которая за проживание и разумную доплату согласилась ухаживать за ним. Я приезжала по выходным мыть его и закупать продукты на неделю.
Среди кучи бреда, который папа «выдавал» в каждый мой приезд, красной ниткой выделялась постоянно повторяемая история о хорошо спрятанном камушке. Всегда я слышала о блеске, о гранях, о тяжелой золотой оправе, о богатстве, о сокровище... Вспомнив детство, я всерьез задумалась. Кто знает, может быть, меня ожидает раскрытие семейного секрета?
Папа по молодости много времени уделял даче. Он построил дом, ковырялся в грядках, выращивал тыквы и клубнику гигантских габаритов. Каждой весной, как только оттаивала земля, он уезжал на дачу. Я решила начать изыскания именно оттуда. Целое лето ушло на перебор вещей, накопленных на чердаке. Заодно выбросила на помойку мешков пятнадцать барахла, вероятно, представлявшего ценность в былые годы, — резиновые тапки, электрическую плитку 1950-х годов, книги Брежнева, ни разу не надеванный брючный костюм песочного цвета с синими крупными кругами, приобретенный мне на вырост в 1970-х годах в комиссионке, матерчатый клетчатый чемодан, переживший не один сезон в Гаграх, рулон коленкора, пакет колечек для занавесок, сатиновый купальник, резиновую купальную шапочку и двадцатилетней давности моток провода... Мусорный бак минули медный таз для варенья и ручка от кабинета Фурцевой, доставшаяся маме (она много лет заведовала библиотекой) в один из визитов в Министерство культуры вскоре после снятия Екатерины Алексеевны с должности. Они так и валяются на чердаке.
Тщательное обследование дома и «прозвон» углов и подоконников пинпойнтером не принесли ничего. Методично пройдясь «Аськой», а затем, с ростом благосостояния, и «Фишером» по углам дома и сарая, вдоль грядок, вокруг старого можжевельника и яблонь, я приобрела примерно ведро гвоздей, проволоки, царской и советской мелочи, а также одно четырехфунтовое пушечное ядро (в былые годы через наши места проходили войска Кутузова).
В папином доме каждый уголок мне знаком, все нычки и тайники известны, и ничего такого в них не обнаружилось (про шкатулочку с тремя серебряными позолоченными дедовыми рюмками, припрятанную в кладовке, я знала еще с детства). Посмеявшись над своими ожиданиями, я оставила бесцельные поиски.
Прошел год. Папа стал чувствовать себя хуже. Порой, добравшись до полок с любимыми ранее книгами Есенина, он рвал книги, не осознавая, что делает. После гибели репринта Анатолия Мариенгофа я решила спасти оставшееся и отдать коллекцию племяннику, который давно хотел хранить наследие деда у себя. Я перебирала книгу за книгой, долго держала в руках открытки с автографами, вспоминая, как папа с любовью показывал мне эти вещи. Добравшись до верхней полки шкафа, где выстроились бюсты, я стала по одному упаковывать их в газеты и складывать в приготовленную коробку. Тот самый простенький белый гипсовый бюстик, вылепленный папой в минуты вдохновения, сам собой выскользнул из моих рук. Собирая осколки и кляня себя за неуклюжесть, я заметила нехарактерный блеск в одном из кусочков гипса. Не веря своим глазам, внимательно осмотрела осколок...
Незамысловатое массивное золотое кольцо, спрятанное в бюсте, было украшено безобразно крупным для того, чтобы быть настоящим, бриллиантом. Но я ошибалась. Знакомый эксперт моментально оценил его в очень большую сумму. Колечко так и лежит в моей шкатулке до лучших времен... И вряд ли папа когда-нибудь расскажет мне его историю.
Ульяна Корнилова / Родная старина №2, 2011
